Перстень Царя Соломона - Страница 67


К оглавлению

67

— Сам читывал? — осведомился помрачневший дьяк.

—  Не довелось,— честно ответил я,— Иные пересказы­вали, а мне запомнилось. Я ведь уже тогда в мыслях дер­жал сюда отправиться, вот в голове и отложилось. И что сама Москва построена грубо, без всякого порядку, и что все ваши здания и хоромы гораздо хуже аглицких, и мно­гое другое. О людях же написано, что они очень склонны к обману, а сдерживают их только сильные побои. Набож­ность ваша названа идолопоклонством, а еще упомянуто, что в мире нет подобной страны, где бы так предавались пьянству и разврату, а по вымогательствам вы — самые от­вратительные люди под солнцем...

—  Лжа! — Не выдержав, Висковатый вскочил со своего стула с высокой резной спинкой и принялся мерить све­телку нервными шагами. Пробежавшись пару раз из угла в угол, он слегка успокоился, вновь уселся напротив меня и хмуро спросил: — Кто ж такое понаписывал? Али ты запа­мятовав с имечком? — Он зло прищурился.

—  Почему запамятовал — запомнил. Некто Ричард Ченслер, ежели память меня не подводит.

—  Не подводит,— буркнул Висковатый,— Бывал он тут. Самый первый из их братии. Встречали честь по чес­ти, яко короля, а он, вишь, каков оказался.

—  О встрече там тоже есть,— усмехнулся я,— Написал он, что дворец Иоанна Васильевича далеко не так роско­шен, как те, что он видел в других странах. Да и самого го­сударя он редко царем именовал.

— То есть как? — опешил дьяк.

—  А так,— пожал я плечами.— Он его больше великим князем называл. Ну и порядки местные тоже изрядно ху­лил. Дескать, даже знатные люди, если у них отбирают жа­лованные государем поместья, только смиренно терпят это и не говорят, как простые люди в Англии: «Если у нас что-нибудь есть, то оно от бога и наше собственное».

—  Июда поганая,— прошептал еле слышно Вискова­тый и рванул ворот своей ферязи.

Большая блестящая пуговица, не выдержав надругате­льства, оторвалась, отскочила к печке и, печально звякнув о кафельную плитку, улеглась на полу.

— Каков есть,— не стал спорить я.

— А сам-то как ныне мыслишь, правду он отписал али как? — криво усмехнулся Висковатый.

—  Скрывать не стану — и худого повидать довелось, тех же татей шатучих, кои меня до нитки обобрали, но и хоро­ших людей немало,— вложив в голос всю возможную иск­ренность, ответил я,— А коль сравнивать с народами в иных странах, то, пожалуй, что и получше. Те больше о выгоде думают. Даже церковь и та отпускает грехи строго по установленным ею ценам. Нет такой скверны, которую они бы не перевели в деньгу. Мать убил, или монахиню соблазнил, или со скотиной в блуд вступил — все грехи от­пустят, только плати. А у вас о душе помыслы. Как бы худо ни было, все равно вы про нее не забываете. Потому и ре­шил присмотреться да здесь остаться, коль государь до­зволит.

— Дозволит,— вздохнул он.— Мы гостям завсегда рады, особливо ежели они без камня за пазухой приходят, не так как некие. А ты меня не обманываешь? Может, ты поклеп возводишь на аглицких гостей? — И вновь вперил в меня свой пронзительный взгляд.

— А зачем? — Я равнодушно пожал плечами.— Пользу отечеству, кое я хочу здесь обрести, напрасными наветами не принесешь, один лишь вред. А супротив англичан я ни­чего не имею. Опять же человек на человека не приходит­ся — встречаются хорошие люди и среди них.

—  Ну-ну...— многозначительно протянул дьяк, но бо­льше ничего говорить не стал, лишь заметил, что время позднее, а потому мне лучше всего было бы заночевать у него. Опять же рогатки, сторожи. Нет, холопов он со мной пошлет, но все равно возни не оберешься.

—  К тому же сызнова не договорили мы с тобой,— мно­гозначительно произнес он,— Так что все равно тебе к завтрему сюда ворочаться.

Вот так и получилось, что эту ночь я впервые провел на мягкой пуховой перине. И на, и под. Честно говоря, я и не знал, что они используются здесь не только вместо одеяла, но и вместо матраса. С непривычки долго не мог за­снуть, пытаясь проанализировать, не допустил ли где ошибки.

Рискованно было, конечно, вот так вот, с первых встреч, выкладывать на стол козыри — это я про переми­рие шведов с датчанами. А с другой стороны, заинтересо­вал я дьяка этими знаниями, всерьез заинтересовал, да так, что тот время от времени меня почти и не слушал — уж очень важную новость получил.

К тому же этот козырь у меня далеко не последний. Полна рука, только выкладывай. Да еще в рукаве пара тузов припрятана — это я про свое знание истории. Главное — вовремя их подавать, чтоб ни раньше ни позже.

Потом прикинул про англичан. Может, не стоило мне на них так уж напускаться? Хотя нет, как раз в этом году Иоанн Грозный должен их лишить всех привилегий, рас­сердившись на послание королевы, где говорилось только о торговле и ни слова ни о заключении союза, ни о его предложении. Каком? Да замуж ее наш Ваня звал, а у нее хватило ума отвертеться. Она вообще — дамочка шустрая, хвостом вертела налево и направо, но в руки никому не да­валась. Потому и разозлился на нее царь. Не привык он, когда его посылают, пускай и в деликатной форме. А у меня и на ее счет тоже кое-что имеется. Как раз хватит, чтоб успокоить уязвленное государево самолюбие. Так что все правильно.

И тут новая мысль пришла в голову. А если попытаться как-то намекнуть Висковатому на предстоящую опас­ность? Не дурак же он, должен понять, что я ему добра хочу. Тогда нет смысла лезть к царю в любимчики, поско­льку быть приближенным к человеку, к которому сам Иоанн Грозный пока еще относится очень уважительно, вполне достаточно. Ну а если не получится уберечь от каз­ни, то можно успеть решить вопрос со сватовством до предстоящей опалы. Правда, тогда надо поторопиться.

67