Перстень Царя Соломона - Страница 76

— Не знаю я отчества ее батюшки,— грустно вздохнул я, припомнив, как плевался после прочтения Бархатной книги — не могли отцы фантазию проявить,— Случайно я ее увидел, да и то недолго, когда ее в Москву везли. Только и успел узнать, что она Мария Андреевна Долгорукая.

— И что ж, так сразу в сердце и запала? — полюбопытствовал дьяк.

— Сразу,— кивнул я.— Как из пищали кто в него выстрелил.

— Ишь ты,— уважительно произнес он.— Ну ладно. Раз в Москву, оно уже полегче искать будет. Тут их всего трое из пятка. Как узнаю, сразу обскажу, токмо не вдруг — ныне недосуг мне. Сам ведаешь, что с послами Жигмундовыми говорю веду...

С того времени редкий вечер я проводил в одиночестве, а два-три подряд и вовсе ни разу. Приходил Висковатый за мною всегда сам и только в сумерках, то есть перед сном. Я уже ждал его визита, поэтому он не говорил лишних слов. Зайдет, поздоровается — вроде как хозяйский долг вежливости перед гостем — и тут же, развернувшись, следует к себе в светелку, то есть в кабинет.

Был он у него устроен достаточно хитро — со страховкой от подслушивания. Единственный вход в него вел через просторные сени, которые я, следуя за Иваном Михайловичем, всегда запирал на крюк. Рядом, через стенку, помещений не имелось вовсе — светелка была самым дальним на втором этаже правого, мужского крыла здания.

Говорили о разном. На примере датского Фредерика II убедившись в точности моих словесных портретов — не зря я их заучивал,— чаще всего он спрашивал меня о монархах соседних стран, как они да что. Характеристики, которые я давал тому же Юхану III, всего два года назад ставшему шведским королем вместо своего полубезумного старшего братца Эрика XIV, или больному, но еще хорохорившемуся польскому королю Жигмунду, дьяка изрядно забавляли.

К тому же, как я понимал, они в точности совпадали с донесениями русских дипломатов и купцов, только были более емкими, а потому он временами хоть и похохатывал, но слушал меня очень внимательно. Стоило мне обмолвиться о Жигмунде, который настолько перетрудился с прекрасным полом, истощив свою жизненную силу, что выглядит в свои пятьдесят дряхлой развалиной и сроку ему не больше двух-трех лет, как он тут же принялся выяснять, откуда я это знаю и насколько можно верить моим источникам.

Однако его расспросы касались не только королей-соседей, но и правителей более отдаленных земель. Особенно его интересовали английская Елизавета I и император Священной Римской империи Максимилиан II. Чуть меньше турецкий султан Селим IIи французский Карл IX. Я лихорадочно напрягал память и неспешно, но систематически выкладывал ему козырь за козырем из числа тех

— Так ты сказываешь, что сия пошлая девица никогда и ни за кого замуж так и не выйдет? — спрашивал он, пристально глядя на меня.— Ох, чтой-то не верится. Чай, в годах бабенка. Лет сорок ей ужо. Тут хошь бы за лядащенького мужичка уцепиться, и то благо. Разборчива в женишках — это верно, но на то она и королева. Ей без того никак. Но чтоб вовсе...

И я, дабы доказать правоту своих слов, выкладывал такое, что будь Елизавета в этот миг рядом, непременно кинулась бы драться, как разъяренная кошка, напрочь забыв о величии и королевском достоинстве.

— Есть у нее некий изъян в том местечке,— я красноречиво указывал глазами ниже пояса,— который делает ее супружество невозможным вовсе.

— А оное откель ведаешь и что за изъян? — любопытствовал Висковатый.

— О том как-то раз с пьяных глаз проболтался моему знакомому купцу Бергкампу ее детский лекарь, — небрежно отвечал я.— Но что за изъян, не ведаю, а знакомый рассказать мне не успел — зарезали его той же ночью в придорожной корчме.

— Так-так...— Хозяин кабинета задумчиво барабанил пальцами по столу, что-то прикидывая, взвешивая и укладывая в своей памяти.

Но больше его интересовали все-таки ближайшие соседи, хотя не только короли. Во всяком случае, низложенным Эриком XIV дьяк интересовался ничуть не меньше, чем его братом, королем Юханом III, расспрашивая во всех подробностях, когда именно его разместят в замке Або, какое количество слуг ему оставили, сколько решено приставить к бывшему королю охранников, как укреплен сам замок и так далее.

Тут уж я выкладывал не все. Мол, плохо знаю. Мог бы, конечно, рассказать о том, что отложилось в памяти — о толстых, в палец толщиной, железных прутьях на окнах, о прочных дверях с железной обивкой, о море, которое недалеко, и о реке поблизости, но оно мне надо? Читал, слава богу, что была у Иоанна Васильевича задумка по его освобождению, а возглавить этот летучий отряд мне что-то не улыбалось.

Но самой животрепещущей темой в наших разговорах была, разумеется, Речь Посполитая. Еще бы ей не быть актуальной, когда послы короля Сигизмунда продолжали сидеть в Москве, ведя переговоры.

— Стало быть, на цыпочках нужную мысль надобно подводить, чтоб человек решил, будто она не чужая, а его собственная? Хорошо бы,— припомнил он как-то наш разговор и с тоской протянул: — Не будь послов, так я бы за месячишко успел, а ныне уже никак не получится — времени нет. А как побыстрее, не ведаешь?

Я пожал плечами:

— Одно могу сказать: тогда лучше и не пытаться — все равно не переупрямить, а гнев вызовешь. Получится лишь хуже.

Имени этого человека никто из нас по-прежнему вслух не называл, хотя оба прекрасно понимали, о ком идет речь.

— На меня кричать не посмеет, — уверенно заявил Висковатый.

— Может, и не посмеет, но обиду за то, что осмелился перечить, затаит наверняка, а потом припомнит.