Перстень Царя Соломона - Страница 73

— У меня ведь здесь...— начал было я, но он, неверно истолковав, решил, что я хочу отказаться, и торопливо замахал на меня руками:

— А ты не спеши ответ давать. Обмысли все как следует. Авось ненадолго приглашаю. С месячишко, от силы полтора — и все. А к середине лета набирай товар да кати куда душа желает. К тому ж, коль у меня не хочешь жить, неволить не стану, лишь бы заглядывал по вечерам,— И откровенно сознался: — Нужен ты мне.

Честно говоря, не ожидал. Разумеется, старался я на совесть, но что удастся так быстро пронять дьяка — не рассчитывал. Неужто у меня и впрямь получилось? И тут же от помаячившей совсем рядом радужной мечты да со всего маху мордой об камни:

— Вишь, дите мое, наследничек, уже второй день галдит — оставь да оставь синьора Константино. Уж больно он сказывает чудно. Я уж и так и эдак, а он уперся и в слезы. Ранее никогда с ним такого не бывало. Он у меня вообще молчун. Младенем был и то матери редко когда шум- нет ночью, а тут... Так что, останешься?

Я вздохнул. Взлететь до тайного советника канцлера России и тут же грянуться оземь, превратившись в домашнего учителя десятилетнего пацана — надо время, чтобы пережить такие внезапные и резкие скачки в карьере. Поначалу я решил отказаться. Педагогика — вещь серьезная. Возьмет мальчишка и заупрямится — что тогда делать? Да и плохо я представлял себя на учительском месте. Нет во мне ни солидности, ни умудренности, и вид слишком молодой для наставника.

Опять же не собираюсь я здесь задерживаться. Вот узнаю, где живет моя невеста, в охапку ее хвать и тикать. А возле тебя, Иван Михайлович, мне оставаться и вовсе не с руки. Уж больно ты опасен. Рядом с тобой все равно что в несчастном Белграде перед налетом американских фашистов из НАТО. Хотя нет. Там шансов на спасение гораздо больше, а тут, считай, они вовсе отсутствуют.

Разве что мои намеки на видения помогут, да и то навряд ли. Царский печатник — человек здравомыслящий. Ему в видения верить не с руки, факты подавай. Опять же православный он, так что учение каббалы тоже отпадает. Ну и плюс специфика характера. Она тоже не в мою пользу. Уж больно он в себе уверен. Нипочем не поверит пророчеству об опале. А уж о том, что его через пару месяцев казнят, тем паче.

А если я ему процитирую будущие обвинения — причастность к боярскому заговору и изменнические отношения с крымским ханом, турецким султаном и польским королем Сигизмундом, то вызову лишь нездоровый смех, плавно переходящий в гомерический хохот. Надо мной. Так что погорячился я ночью. Слишком оптимистично думал. На самом деле всего два-три шанса из ста, что он вообще ко мне прислушается.

И главное, было бы во имя чего задерживаться. Деньгами заплатит? Так учителю, пускай и иностранному, больше десяти рублей, от силы двадцати, платить не с руки. Займы мы с Ицхаком уже сделали — так что нам и тут его авторитет ни к чему. Участвовать в переговорах со шведами — теперь уже ясно — он меня не допустит, а значит, мое выдвижение пролетает. Как сват, он, к сожалению, тоже отпадает, поскольку ходатайствовать за школьного учителя перед князем из рода Рюриковичей навряд ли согласится — безнадежное это дело.

— Деньгу не сулю — стыдно,— откровенно предупредил Висковатый,— но ежели что случится, заступу обещаю.

«От возмущенных заимодавцев? — усмехнулся я,— Сомневаюсь. Не будет их, возмущенных-то. Покойники — народец смирный да тихий. Они вообще не разговаривают. И плевать им, что кто-то не отдал... Стоп! Заступа, говоришь?!»

И сразу у меня щенок перед глазами. Жив ли, нет — неведомо, но вдруг еще барахтается, сдаваться не хочет. Замерз совсем, лапки судорогой сводит, не визжит — скулит от страха, да и то еле слышно — голос сорвал, но пока шевелится, надеясь, что хозяин его вспомнит да выручит, вытащит, спасет.

Я и до того помнил о нем, вот только выходов на Разбойную избу после ареста Шапкина отыскать не сумел. Черт его знает, кто там помимо этого оборотня в погонах, то бишь в рясе, берет взятки или, как здесь говорят, посулы. Соваться же очертя голову рискованно. Так можно и самому загреметь, если угодишь к честному человеку. Обещал попытаться Ицхак, но тут ведь каждый день дорог, а мне до сих пор неизвестно, жив ли Андрюха вообще. Хотя нет, не должен его Митрошка замучить, такая страховка хороша, лишь когда она живая.

Ну что ж, придется отвечать за свое доброе дело. Я кашу заварил, мне ее и...

— Заступа — это хорошо,— принял я решение,— А подсобить? Ну ежели что?

Дьяк пристально посмотрел на меня, гадая, что мне от него понадобилось, да еще так скоро. Ответ он давать не торопился. Затем произнес:

— Кто без дела божится, на того нельзя положиться, а дела я покамест от тебя не слыхал.

— Да пустячное оно. Такой великий муж, как ты, Иван Михайлович, за один день управится, — Я как можно беззаботнее махнул рукой.

— Пред царем отродясь ни за кого не проем,— строго произнес Висковатый,— Даже себе ничего не вымаливал. У государя и без того забот полный рот. Ежели ты...

— Да ни в коем разе! — не на шутку перепугался я,— И мне перед его глазами пока ни к чему показываться. Вдруг спросит что-нибудь, а я не так отвечу. Слыхал я, что дурные головы здесь быстро от тела отделяют.

— А шибко умные еще быстрее,— вздохнул дьяк,— Так что у тебя тогда?

Я тоже вздохнул в тон хозяину. За компанию. Ну и с мыслями надо собраться — как осветить, как преподнести. Ошибешься, а дьяк возьмет да и откажет. К тому же я слыхал, что он — человек слова. То есть в другой раз об этом бесполезно и заикаться — все равно ответит «нет».