Перстень Царя Соломона - Страница 48

К оглавлению

48

Глава 9
ПЕРСТЕНЬ ЦАРЯ СОЛОМОНА


И как я себя ни настраивал с самого первого дня, что эта Серая дыра скорее всего в шестнадцатом веке еще не работала, поэтому мне суждено зависнуть тут на всю оставшуюся жизнь, все равно на душе заскребли кошки. Только тогда, когда я сунулся в поисках прохода влево и не нашел его, да и то не сразу, а спустя время — лазил би­тых два часа,— я по-настоящему осознал, что завис тут на­всегда. Аж мороз по коже.

Получается, отныне и до самой смерти моими собесед­никами, соседями и прочими будут такие, как этот подья­чий, как эти тати, а в лучшем случае как мой бывший спут­ник Апостол да деревенские жители.

Лишь потом, ближе к вечеру, уже вернувшись обратно, вспомнил еще про одного, пускай пока что потенциаль­ного спутника — княжну Марию. Нет, не так. Про мою Машеньку. А как вспомнил, так даже удивился — да какая разница, где жить, какое имеет значение, тысяча пятьсот семидесятый год сейчас на дворе или начало двадцать пер­вого столетия?! Лишь бы она рядом, лишь бы глаза ее ви­деть, руки касаться, волосы гладить, губы целовать.

Может, для кого-то это будет звучать странно, уж боль­но высокой покажется плата. А мне таких жаль. Значит, не любили ребята вот так вот, от всей души, чтоб нараспаш­ку! И плевать на все остальное! К тому же я вовсе не соби­раюсь жить с ней в голоде и холоде. Что у меня, головы на плечах нет? Пускай царскими хоромами и не обеспечу, но мало-мальский комфорт создам. В лепешку расшибусь, а создам!

Да и не об этом мне сейчас надо думать, а о том, как до нее добраться. Псков-то с Новгородом в одной стороне, а Москва, куда меня везут, совсем в другой. Можно сказать, в противоположной. Там хорошо, но мне туда не надо. Получалось, что побег — задача номер один, ну а как вы­полню, то стану размышлять о выполнении других. Так, глядишь, и дойду до конечной цели.

Предварительный расклад был такой — дотянуть до Твери, от которой, насколько я помнил, открывается куча путей на север, в том числе и к нужным Мне местам. Где именно живут Долгорукие — леший их знает, но о таком достаточно известном княжеском роде в Пскове или Нов­городе непременно должны знать, и проблем с поиском возникнуть не должно.

«Значит, так,— мурлыкал я мысленно,— К Твери мы подъезжаем, а там рысцой, и не стонать...»

Бессовестно переделанная мною песня Высоцкого все­ляла дополнительную уверенность, что все получится как надо, но... не тут-то было.

Что пообещал — в смысле плохого — подьячий Ицхаку, в случае если он меня не доставит в целости и сохранности до Москвы, я не знал, да и никогда уже не узнаю. Убежден только в одном — много. Очень много. Содрать с живого шкуру, настругав ее тонкими ломтями? Возможно. Подве­сить на дыбу и заставить нянчиться с трехгодовалым брев- ном-дитем? И с этим не спорю. Посадить на кол? Четвер­товать? Колесовать? Охотно верю. Но убежден, дело не ограничивалось даже всем вместе взятым — было нечто настолько страшное, чего я по причине отсутствия нуж­ных знаний не могу даже предположить. Может, товар отобрать?

Почему я так решил? А как же иначе, если Ицхак и его люди меня пасли даже ночью. Когда мы остановились в Твери, один из его громил вообще сопровождал меня не­отлучно. Честно говоря, я такого не ожидал, потому и не­много растерялся. Когда придумал выход, мы уже снова сидели в ладьях и плыли дальше, а нырять в ледяную воду — я столько не выпью. Потом свернули на Ламу. Ее с Волгой не сравнить, гораздо уже, но все равно апрель есть апрель, а контроль никак не ослабевал.

Впрочем, к этому времени я перестал дергаться, вспом­нив, что половина бояр в этом веке проживала в Москве, причем чуть ли не на постоянной основе вне зависимости от места расположения своих вотчин и поместий. Особен­но те из них, кто входил в опричнину. Входят ли туда Дол­горукие, я не знал, но почему-то был уверен, что хоть кто-то из их семейства непременно должен жить в столи­це. Получалось, что особо трепыхаться ни к чему — как знать, возможно, ни в какой Псков мне ехать вообще не придется.

И я уже стал подумывать о том, как провернуть шикар­нейшую комбинацию, то есть и впрямь появиться перед царем и нагло заявить, что я, дескать, прибыл с тайным посланием от королевы Елизаветы.

А что? Учитывая краткосрочность моего визита на ту­манный Альбион, незнание многих герцогов и лордов вполне извинительно, тем более кое-кого я все-таки на­звать бы сумел, причем из самых важных персон. Напри­мер, Уильяма Сесила, он же лорд Берли. Между прочим, главный секретарь королевы, круче некуда. Плюс к нему сэр Франциск Уолсингем. Тоже фигура из крупных — го­воря современным языком, начальник всей разведки и контрразведки Англии. Есть и кого добавить, пускай не из столь крупных, но тоже о-го-го. Как вам первый дворянин королевства Томас Хоуард, он же герцог Норфолкский, или Толбот, граф Шрусберийский? Словом, могём.

Кому передать привет из местных англичан, я знал плохо. Разве что Антонио Дженкинсону, если он тут, или Джерому Горсею, но он должен подкатить только через пару лет. Но оно и не обязательно. Визит же у меня тай­ный, так что никаких лишних контактов. А уж как полов­чее наврать — за пару-тройку дней придумаю, как нечего делать.

Одна беда — полное незнание английского. То есть когда-то в школе я его знал, но и тогда от силы на тройку. Не было у меня желания учить его, вот и... Получалось, что королева дала поручение не просто залетному италь­янцу, но к тому же человеку, совершенно не владеющему ее родным языком. Даже если учесть, что я дальний родич невесты, все равно не состыковывается. Она что, совсем дура? А если со мной заговорят по-итальянски купцы, то тут и вовсе хана. Новый Свет — это хорошо, но я же дол­жен был освоить хоть что-то, пока искал отца, вернувшись из Америки. И по-испански тоже не ахти, а ведь согласно версии жил там какое-то время у Дон Кихота Ламанчско- го. Это как объяснить? Травмой головы? В двадцать пер­вом веке такая версия, может, и прошла бы, но тут... Полу­чается, после тщательной проверки мне останется только сказать своей далекой возлюбленной «Чао, бамбино» и добровольно шествовать в подвал к Григорию Лукьянови- чу, встречи с которым я вовсе не жажду.

48