Ну а серебряный запас туда запихали заодно. Три монетки на экстренные расходы остались в бушлате, а остальное — под скотч. Теперь же оставалось только радоваться, что друг у меня оказался таким настойчивым. Получалось, что терпеть мне лишь до ближайшей деревни, а там разживусь и одеждой и лошадью...
«И вообще все не так уж плохо,— успокаивал я сам себя,— Скажи спасибо, что не убили, хотя могли бы запросто».
Но тут же мечтательно подумалось, что если бы сейчас мне повстречался хоть кто-то из них, то я бы ему сказал такое спасибо — запомнил бы на всю жизнь.
Однако надо собираться в пугь-дорогу. Для начала подполз к костру, попробовал раздуть — может, остались искорки. Результат, разумеется, был нулевой, даже отрицательный. Мало того что я ничего не выдул из холодной золы, так еще и оказался весь в пепле. Вот уж точно — заставь дурака богу молиться.
Тогда принялся собирать в разорванные пакетики лекарства. Половину, а то и больше эти козлы попросту высыпали на землю, но, по счастью, не все. К тому же на некоторых был выдавлен рисунок, и ошибиться, какой кругляшок куда совать, я не мог. Собрав их и продолжая бормотать под нос успокоительное: «Все не так плохо», я уже совсем было изготовился в путь-дорожку, как тут в кустах неподалеку послышался какой-то странный треск. Кто-то явно пробирался в мою сторону.
Ну, думаю, хана. Прав ты, Костя. Оказывается, оно и впрямь все не так плохо... было. Зато теперь, когда оттуда вылезет медведь или штуки три волков, хуже уже не будет.
«Совсем голый, а какой смелый!» — ласково сказала Мать Волчица, разглядывая человечка, стоящего перед ней.
Я, конечно, был не совсем голым в отличие от Маугли, да и смелость моя... Нет, трусом я себя не считаю, хотя в этом случае моя отвага была скорее вынужденной. Так уж сложились обстоятельства. При ином раскладе я бы не стал искушать судьбу. Дикий зверь, да еще ранней весной, когда с едой не ахти, это, знаете ли, не шутка.
Вот только ничего иного мне не оставалось. Бежать? И далеко я от косолапого удеру? Про волков вообще говорить не стоит. Нет уж, останемся. Вон и коряга какая-то валяется, которую не успели спалить,— худо-бедно сойдет. Авось Фортуна улыбнется, и неважно какая из них — римская или отечественной закваски. Мне бы сейчас сгодилась любая удача.
«Теперь все в твоих руках,— сказала Багира Маугли,— Мы теперь можем только драться».
И впрямь иного выхода не наклевывается. В смысле более приемлемого. Стою, жду. Тот, что в кустах, как назло, не торопится. Не иначе, смакует предстоящее удовольствие. Я где-то читал, что настоящий гурман, перед тем как приступить к трапезе, некоторое время просто любуется на блюдо, наслаждаясь его внешним видом. Потом еще минуту дегустирует аромат, а уж после берется за витку с ножом. Вот только я не знал, что и среди лесных жителей встречаются гурманы. Ладно, век живи — век учись. Мне тоже спешить ни к чему.
«Эх, яблочко! Куда ты котисся? Попадешь ты к нам в лес — не воротисся». Вот-вот. А я хоть и не яблочко, но тоже не вернусь. Потому жду не торопясь, а заодно прикидываю диспозицию — на какое дерево в случае явного перевеса вражеских сил мне забираться. Как назло подлесок хилый, приличных деревьев почти нет. Но спустя минуту мой взгляд наткнулся на весьма неплохой дубок, что рос неподалеку. И крепкий и раскидистый. Если что, то с разбега, да еще одной ногой оттолкнуться от ствола — как раз уцеплюсь за ветку, а дальше будет видно.
Ох и сложна ты — жизнь в Средневековье. Покажешь зубы — выбьют, не покажешь — загрызут. Причем, как теперь выясняется, в буквальном смысле этого слова. И куды бедному влюбленному журнал юге с металлургическим образованием податься, пойди пойми.
А этот гад, как назло, затих. Хоть бы зарычал, что ли, или загавкал, а он молчит. Не иначе как предвкушает. Продолжает наслаждаться видом будущей трапезы. Вот только не знает, что блюдо сегодня подано с зубами и за удовольствие ему придется заплатить. А разглядеть, кто именно затаился, не получается. Вроде бы голые кусты, но уж больно густо растут. К тому же начинаются они на возвышении, а потом земля уходит под уклон, и кто там внизу окопался, попробуй разгляди. Меня уже трясет всего, и не пойму — то ли от холода, то ли с бодуна, то ли нервное, но чую: теряется боевой запал, уходит на борьбу с низкой температурой. Еще немного, и...
«Ах ты ж, зараза такая,— думаю.— Ты терпеливый, да я не очень».
— Выходи,— ору, — людоед поганый, на честный бой! Нечего там по кустам отсиживаться! Выползай, а то я сейчас сам за тобой приду! Все равно ты от меня не скроешься! — И, подобрав с земли еще одну палку, мечу прямо в кусты, а оттуда...
Хорошо, видно, я палкой попал, метко. Уж очень жалобный рев оттуда раздался. Не вскользь угодил, куда-нибудь по плечу, к примеру, а в самую что ни на есть морду.
Хотя что это я — рев, морда. Крик оттуда раздался, обычный человеческий крик. То есть угодила моя палка не по волчьим клыкам, не по медвежьему носу, а по человеческой роже.
И сразу мне стало весело. Хоть немного да отплатил. Пускай малость, за одну штанину и то рассчитаться не хватит, но отвесил награду.
А что с адресатом не ошибся, так это точно. Я Апостола по голосу признал. Ишь паршивец! Вчера чуть ли не в рот мне заглядывал, когда услыхал, в скольких странах я побывал.
«Еще,— просил.— Еще, дядька Константин».
Это он так бдительность мою усыплял, пока сам с устатку не сомлел. И ведь усыпил, гаденыш, подсобил расслабиться.