Перстень Царя Соломона - Страница 18


К оглавлению

18

Мне оставалось только печально вздохнуть и присту­пить к изучению. Правда, поначалу вид пачек, особенно той, где громоздилось с десяток большущих томов, кото­рые из-за их солидных размеров очень хотелось назвать как-нибудь высокопарно, вроде фолиантов, поверг меня в шок.

—  И все это одолеть за три дня? — пролепетал я.— Тут табуну лошадей не справиться. Даже если они все Прже­вальские.

— А что тебя смущает? — невозмутимо спросил Валер­ка и весело хлопнул меня по плечу.— Да ладно тебе. Рас­слабься. В каждом торчат закладки, и на них отмечено, до какой страницы читать. Осваивай и помни: там тебе это обязательно понадобится. Пусть не все, но на три четвер­ти — железно. Давай действуй... Савраска.

Я усердно читал, а сам все думал о вероятности Валеркиного промаха. Вдруг он ошибся и надо читать совсем иное и о другом времени? Не удержавшись, спросил его об этом, когда он, не выдержав, вышел якобы перекурить и попутно узнать, как движутся мои дела.

—  Исключено,— мотнул он головой.— Помнишь, что говорила та чернявая твоей Маше? Что напрасно ее ба­тюшка отказался от людишек князя Владимира Андреича Старицкого.

— Да этих князей в то время как собак нерезаных,— возразил я,— Плюнуть некуда — в князя попадешь.

— Может, оно и так,— не стал спорить Валерка,— Но князь Владимир Андреич Старицкий, ты уж поверь мне, один-единственный. Это может быть только двоюродный братец Иоанна Грозного. Получается, что он еще жив. Значит, ты оказался там, самое позднее, весной тысяча пятьсот шестьдесят девятого года. Ливонская война, как я понял, не просто началась, а уже в разгаре, поскольку По­лоцк царем давно взят. А это тысяча пятьсот шестьдесят третий год. Вот и выходит, что диапазон времени, в кото­ром ты оказался, совсем небольшой — всего пять-шесть лет. Уразумел?

Я неопределенно пожал плечами. Получалось и впрямь логично, не придерешься. Правда, разные нюансы вполне возможны, но, скорее всего, дело обстоит именно так, как сказал мой друг.

—  Потому и закладки я тебе подпихиваю соответствен­ные,— сообщил он,— По всему, что было,— краткие справки, а все, что будет,— по углубленной программе, аж до самой смерти этого кровопийцы. Короче, читай и не отвлекайся.

Он еще раз хлопнул меня по плечу и удалился, а я... со вздохом взял в руки очередной том, на сей раз Костомаро­ва. На третий день я попытался было заявить, что все доб­росовестно одолел.

— А я тут тебе профессию выбрал,— обрадовал он меня,— Будешь у нас купцом.

— У меня коммерческая жилка отсутствует,— мрачно сообщил я,— А никем иным нельзя?

—  На Руси того времени свободных людей практиче­ски нет,— пояснил Валерка.— Есть лишь воины и те, кто их кормит, то есть несет тягло и платит подати. Воевать тебя не возьмут — ты и сабли-то в руках не держал. К тому же, как ни крути, это профессия подневольная. Возьмут и пошлют на пару лет в Ливонию. Или еще куда. А отпусков нет — время горячее. И что ты станешь делать? А твою не­наглядную еще найти надо — значит, покататься повсюду. Вот и получается, что тебе обязательно нужна именно бродячая профессия, и купец подходит лучше всего.

— А другой нет? — поинтересовался я,— Ведь протор­гуюсь.

—  Есть и другие,— пожал он плечами.— Только они еще экзотичнее. Ну, скажем, монах. Эти тоже из вольных пташек. Но ты хоть одну молитву знаешь? То-то. Разве что юродивого изобразишь — лепечи несуразицу и все. Но они предпочитают холостяцкую жизнь. И потом — ты по­думал о последствиях своего появления перед Машей в рубище, веригах и босиком? Нет, ноги она тебе, может быть, и омоет — тогда это считалось вполне естественным и даже модным. Но замуж...

Я почесал в затылке. Получалось и впрямь не ахти. Раз­ве что добираться до нее в обличье блаженного, а перед са­мым домом переодеться в нормальную одежду? Вооб­ще-то можно, но если кто-то застукает, то... Из задумчи­вости меня вывел голос друга:

— Хотя Библию тебе и впрямь придется подчитать, а то примут за какого-нибудь католика, особенно если нач­нешь креститься щепотью, а не двумя перстами. Тогда тебе вообще согласно решениям Стоглава — проклятие, анафема и отлучение от церкви. Ни богу помолиться, ни причаститься, ни исповедаться.

Я усмехнулся. Честно говоря, мне было плевать и на то, и на другое, и на третье. Это религиозному человеку стало бы не по себе, а мне как-то... Я эти самые храмы и тут по­сещал не больно-то. И вообще — может, кому-то и нра­вится ходить в рабах, пускай и божьих, а меня с души во­ротит. Кстати, не исключено, что бога тоже... воротит.

— А ты не ухмыляйся,— сурово осадил меня Валерка,— Я о церквях, обрядах, да и о самой Библии тоже невысоко­го мнения, но там тебе волей-неволей придется со всем этим столкнуться, и лучше подготовиться к этому заранее, иначе живо отволокут на костер.

— У нас же не какая-нибудь Европа! — возмутился я,— И почему ты уверен, что я попаду к староверам?

— Тьфу ты, балда стоеросовая! — даже плюнул с досады Валерка,—Да сейчас на Руси все староверы. Никон только через сто лет раскол учинит. А что до костров, то именно в этом веке на Руси как раз хватало желающих поджарить еретиков, да таких ярых любителей, что зачастую их не могли удержать даже великие князья. Чтоб ты знал, шест­надцатый век в нашей стране начинался именно с разбора так называемой «ереси жидовствующих» и сожжения ули­ченных в ней, включая высокопоставленных чиновников Иоанна Третьего Васильевича, в железной клетке на Мо­скве. А во времена Иоанна Четвертого в пятидесятых го­дах состоялся еще один знаменитый процесс по обвине­нию в ереси некоего Башки на с единомышленниками,— Он тут же исчез, вернувшись минут через десять и держа в руках очередную пачку книг,— Вот, — тяжело бухнул он их на стол передо мной, — Читай. Хотя нет, погоди. Сейчас я тебе закладок навставляю.

18