Перстень Царя Соломона - Страница 104

104

«Вот теперь тебе точно песец»,— задумчиво сказал внутренний голос Чапаеву.

М-да, пес с ним, с Василием Ивановичем. Сам напросился. А вот Петьку, который Ванька, жалко. Он-то, в отличие от меня, свою роль исполнил на все сто — хоть сейчас во МХАТ. Ну извини, парень. Плохой тебе режиссер достался. Константин, но не Станиславский.

Или попытаться исправить? А как?

Ага, вон уже и за сабли народ схватился. Кое у кого из самых нетерпеливых клинки из ножен поползли. Что ж, негодование объяснимо. Самое время оборонить царя от насмешек, тем более что труда это не составит.

— Дозволь я его, царь-батюшка,— кривится в недоброй улыбке лицо царевича.

— Ишши, ишши, Мал юта, свово мальца! — отчаянно взвизгнул я, заметив мужика в треухе,— Чуток ошталось тебе ишкать-то. Вшего два лета ш половинкою.

Царь растерянно оглянулся.

— Это кто, Гриша? — спросил он удивленно.

— Юрод Мавродий, а прозванием Вещун,— хмуро ответил тот.— Стрельцы ныне сказывали: «Что ни поведает, все сбывается».

— Вона как, — удивился царь и посочувствовал: — А тебе, вишь, худое напророчил.

— Да у него, окромя худого, и нет ничего на языке,— сумрачно ответил Малюта.

«Чего это так сразу ярлыки-то вешать?!» — возмутился я и тут же «исправился».

— А внуки у тебя шлавные народятшя. И умные и пригожие. Ходить им в венцах нарядных да в одежах богатых,— выдал я после секундного раздумья.

— А ты — одно худое,— попрекнул царь и с любопытством спросил: — Можа, и мне что насулишь, божий человек? Скажи как есть, я не обижу.

А вот тут проблема. Я имею в виду доброе. Нет, может, оно что и было хорошего, только я об этом не читал. Но опять говорить гадость — тоже не с руки. Фортуна — девушка капризная, да к тому же экономная. Боюсь, что лимит удач для меня на сегодняшний день закончился .Разве что-нибудь ужасное, но к самому царю отношения не имеющее? За такое и впрямь не накажет — ему ж на людей плевать.

— Огнь великий зрю,— с завыванием произнес я,— Идет он к граду твому, шпешит, торопитша. Ныне рано ишшо, а в другое лето жди его, Ванятка. Жди да бойша. Бойша и молиша.

Хотел дальше завернуть что-нибудь эдакое, но не стал. Очень уж мне глаза его не понравились. Помнится, у соседа-психопата из квартиры напротив они перед припадком точно так же мутнели, словно пленочкой подергивались.

«Кажется, плохо у меня с нейтральным получилось,— с тревогой подумалось мне,— Не иначе, опять впросак попал. Это какой у меня по счету? Хотя какая разница. Лишь бы не последний, вот что главное».

— И все? — выдавил из себя царь.

— Свадьбу твою на пепелище зрю,— добавил я растерянно.

По-моему, не успокоил. Может, хуже не сделал, но и не утихомирил — мутнеют глазки. А вон уже и веко дергаться начало, и ноздри раздуваются. Что, Костя, не вышло из тебя Нострадамуса? И поделом. Нечего было из себя графа Калиостро корчить.

— Свадьба — это славно. А дома поставить недолго. Чай, Москве не привыкать гореть,— рассудительно заметил совсем юный, невысокого роста, коренастый черноволосый опричник, стоящий позади царя, и поднес ко рту тонкий платок с ажурной вышивкой на уголке. Симпатичное лицо его забавно сморщилось, и он громко чихнул.— Может, на крылечко тебе выйти, надежа-государь? — деликатно предложил он,— А то уж больно здесь смердит. Опять же и солнышко к закату пошло — так и на вечерню не поспеем.

— Вечерня обождет,— нетерпеливо отмахнулся царь,— Хотя ты прав, Бориска. Негоже мне тут, яко в нужнике поганом, стояти. Соромно. Да и не всех мы проведали,— И, повернувшись к остальным, весело заметил: — Айда на соседнее подворье. Авось там нас полюбезнее встретят. К тому ж у Никитки дочка тока-тока в сок вошла — есть где распотешиться.

— А тут яко мне повелишь — сразу их в монастырь свезти али подсобраться час малый дать? — вкрадчиво осведомился юный опричник.

— Никак остаться возжелал? — хмуро поинтересовался царь.

— Так ведь мне в тех потехах вроде как не след ныне бывать. Опять же у тестя будущего на глазах. Эдак Григорий Лукьяныч и красавицу свою за меня не выдаст. Скажет, негоже ей с блуднем под венец идти,— виновато заметил опричник.

— Что, Гриша, неужто и впрямь такого молодца отверг бы? — полюбопытствовал царь.

— Как повелишь, государь,— невнятно ответил Малюта.

— Ну да ладно. И впрямь не по-христиански оно — на глазах у тестя. К тому ж тут и вправду кому-то побыть надобно, чтоб добро мое не разворовали. Так и быть, оставайся,— разрешил царь и... подался на выход.

Остальные поплелись следом.

Вскоре сени опустели, но ненадолго — вернулся юный опричник. Впрочем, опричник ли? Уж больно одежда у него отлична от остальных — светлых, приятных тонов. Ангельской не назовешь, но и с прочими не только цветом, а и покроем совсем не схожа. Опять же вооружение не то, и сабля отсутствует. Зато имеется топорик — эдакий миниатюрный бердышонок. Вспомнил! Рында он. Как там его царь назвал? Кажется, Борисом. Погоди-погоди. Это что же получается? Выходит, передо мной... И тут же в голове что-то перещелкнуло, и я понял, как его фамилия.

Меж тем Борис миновал нас с Ваней, прошелся к лестнице, ведущей на женскую половину, затем остановился, задумавшись и положив руку на перила, после чего, словно что-то вспомнив, резко повернулся, подошел и присел передо мной на корточки:

— Шел бы ты отсель, божий человек, а то, не ровен час, царь-батюшка в раж войдет да про твой кусок мяса вспомнит. Так и до греха недолго.

Я послушно кивнул и начал вставать. Борис не двигался с места, задумчиво глядя мне вслед. Когда я уже взялся за ручку двери, то услышал негромкое:

104