Перстень Царя Соломона - Страница 94

«Ага, приспичило,— с легким ехидством подумал я.— Быстро же я в твоих глазах из басурманина в доброго молодца превратился. Прямо как в анекдоте: «Сегодня — Чебурашка-дружочек, рассольчику принеси, а вчера — пошел вон, сковородка с ушами».

Но вслух злорадствовать не стал. Разве что потом, когда-нибудь, если ее поведение опять испортится. Тогда можно и напомнить.

— Будете меня слушаться, как Иван Михайлович велел, ничего худого не приключится. Уберегу,— бодро заверил я и тут же поймал себя на мысли: «То есть как это потом? У тебя что, парень, своих дел нет? И сколько ты собираешься с ними возиться?»

«А сколько надо, столько и буду!» — огрызнулся я, и скрипучий голос здравого смысла умолк.

Следующий день тоже прошел впустую, но вновь не по моей вине. На сей раз слег юный Висковатый. К вечеру у мальчишки поднялась температура, и всю ночь под командой Беляны дворовые холопки суетливо бегали туда-сюда.

Спешно найденные бабки-лекарки лишь охали, толком ничего не говоря. Лишь ближе к полудню их консилиум пришел к единодушному выводу, что мальца сглазили, если только не напустили на него порчу. Диагноз вызвал новые стоны, ахи и вздохи, но бабки заверили, что, хотя случай и сложный, они все-таки берутся подсобить, тем более кое-что ими уже сделано и жар у дитяти они малость сбили. Условие только одно — никаких посторонних рядом с ребятенком быть не должно, иначе они не могут ручаться за благополучный исход.

После этого все дружно покосились на меня, хотя слегка сбитая температура — исключительно моя заслуга. Моя и таблетки аспирина, которую я умудрился растворить в стакане с водой и кое-как напоить Ивашку.

— А святой воды из Благовещенского собора можно? — робко уточнил я.

Одна из лекарок, старая карга по прозвищу Ждана, авторитетно заявила, что поить лучше всего той водой, в которой мыл ноги известный на Москве юродивый Трифон Косой. Я решил, что ослышался. Вторая тут же заспорила с ней, уверяя, что Мефодий Плакальщик гораздо святее, а потому и вода, в которой он мыл ноги, пользительнее.

Я онемел от ужаса. Если некий гражданин Трифон был мне неизвестен, то Мефодия Плакальщика я пару раз видел, когда случайно проезжал мимо храма Покрова, и запомнил его имя исключительно из-за отвратного впечатления, которое он на меня произвел. Чем он болен, я не знаю, но убежден, что болезней в нем, как блох на шелудивой собаке.

Вечно слезящиеся глаза — раз. Я не окулист, поставить диагноз не могу, но понять, что они у него больные — специалистом быть не надо. Вонь от него шла несусветная. Это два. Он то ли ходил под себя, то ли гнил заживо. Я больше склонялся ко второму, поскольку видел его ноги. Глядя на них, тоже не надо быть эскулапом, чтобы сделать вывод — мужик серьезно болен. Чем именно — пес его знает. Может, у него незаживающая язва, может, стригущий лишай, или какой-нибудь ящур, или сап. Какая разница. Главное, что эти великие лекарки собираются омывать кровоточащие безобразные струпья и гнойники, а потом нести воду сюда, да еще поить ею мальчишку. Нет, в иное время и в ином месте я бы только посмеялся над дремучим невежеством, но обсуждалось-то все на полном серьезе.

К тому времени как я обрел дар речи, спор уже закончился, и они единодушно решили обойтись без ругани, а отнести ушат с водой вначале одному, затем другому, а уж потом напоить ею мальчика.

— И будет ему двойная святость,— благостно заключила тощая Ждана.

«А также дизентерия, понос и еще десяток болезней посерьезней»,— мрачно добавил я про себя, а вслух категорически заявил, что моя вода не просто освящена в Благовещенском соборе, но и намолена пред иконой Семи спящих отроков (понятия не имею, есть ли она вообще в храме), из коих один, в честь которого я и назван Константином, оказывает мне особое покровительство.

— Ефесских? — придирчиво уточнила одна из бабок, что ратовала за Мефодия.

Чуть поколебавшись — пес их знает, а может, каких-нибудь сирийских или египетских,— я все-таки кивнул головой.

Вообще-то лучше всего было бы попросту разогнать выживших из ума мымр, но, судя по тому, с каким благоговейным вниманием выслушивала их несусветный бред поглупевшая буквально на глазах Агафья Фоминишна, я понял, что нахрапом тут не взять. Выйдет только хуже, причем намного. Стоит обозвать их шарлатанками, как со двора выгонят меня самого, заявив, что Иван Михайлович повелел слушаться меня только в делах, а лечение больного — вопрос особый и в мою компетенцию никаким боком не влезает.

Получится, что я не только не воспрепятствую творящемуся маразму, но и сам лишусь возможности напоить Ванятку тем же аспирином, который у меня еще имелся. Нет уж, тут надо брать только хитростью, а чтобы ее не смогли отвергнуть, густо замесить ее на святости. Тогда да, в сторону не отметешь, кощунство.

Бабки это тоже хорошо понимали, а потому мое предложение с ходу не отмели и даже не решились вступать со мной в дебаты, устроив вместо этого очередное совещание. Я не препятствовал, хотя старался прислушиваться, чтобы заполучить лишнее время для обдумывания своих контрдоводов на их возражения. Попутно вспомнилось, что у меня есть еще один тезка — какой-то византийский император Константин. Будучи при жизни большой сволочью и сыноубийцей, он после смерти был назначен церковью равноапостольным за то, что разрешил христианам свободно молиться. Получалось, что он на порядок круче обычных святых. Значит, можно присобачить к семи отрокам заодно и его. Ну вроде как подкрепление. Отроки — пехота, а император будет у нас танком.Тяжелым КВ-2.