Перстень Царя Соломона - Страница 40

К оглавлению

40

Меж тем подьячий, не говоря ни слова, неторопливо, унимая рвущуюся из груди радость и дрожь в пальцах, один за другим извлекал из мешочка ефимки. Вынув шес­той, он неспешно пододвинул кучку серебра по направле­нию к Ицхаку, извлек седьмой, положил рядом с собой и негромко произнес:

— Теперь свои неси. Немедля...

Думаете, я все выдумал? Ничего подобного. Что каса­ется Ицхака, то впоследствии у меня было время выстро­ить логическую цепочку, а о ходе своих мыслей Митрошка рассказал сам. На первом же свидании. Так сказать, в рам­ках ознакомительной беседы. Даже изложил, с чего начал рассуждать и чем закончил. Действительно, логика есть, и вписывается все красиво.

А что до рублевиков, то о них он поведал мне в первую очередь. Как только меня усадили перед ним, первая его фраза как раз касалась денег: «Покамест у меня, мил-человек, из-за тебя одни протори. Эва сколь серебра я за твою голову купчине отвесил. Так что ты уж не серчай на старого, а подсоби, чтоб расходы эти в доходы обернулись. А я тебя тогда ни дите качать не заставлю, да и от прочих тягостей ослобоню».

И голос такой довольный, ни дать ни взять как у кота, который обожрался сметаной — того и гляди замурлычет.

А мне хоть волком вой. Влетел так влетел. Вот уж воис­тину жизнь — игра. Если повезет, так полосатая, а коли нет — в клеточку. Вместо встречи с любовью — скорое свидание с дыбой, вместо прекрасной незнакомки — по­дьячий Разбойной избы, а уж какие ждут меня радости в самой ближайшей перспективе — тут и вовсе ни в сказке сказать, ни пером описать.

Вот оно — счастье твое. Целая миска, да еще с верхом. На тебе, Костя, не жалко, жри, да не подавись. Хоть пол­ной ложкой черпай, хоть черпаком, хоть половником.

Ох, думай Костя, да не просто думай, а — побыстрее. Как там сказал этот подьячий? «Завтра поутру я тебя с ды­бой нашей ознакомлю». Во как. Знаем мы это знакомство. Пускай видеть не доводилось, но Валерка рассказывал. Что и говорить, дама страстная. Народ от нее визжит в эк­стазе. Если с непривычки, то человек и после первого сви­дания с ней не сможет встать на ноги. Да разве она одна в их ведомстве. У них и без нее всякое-разное имеется. В из­бытке. Мне это тоже посулили: «Не скажешь подлинной, так скажешь подноготную».

А в ушах тихий голос друга, будто он стоит где-то ря­дом:

«А знаешь, Костя, откуда пошло выражение «речи до­подлинные»? Из Разбойной избы шестнадцатого века. Это означает слова, которые подозреваемый тать произ­нес после битья специальными палками. Длинниками их называют...»

Тоскливо от голоса становится, да что там, прямо ска­жу — страшно. И ведь уши не заткнешь — не поможет. Разве что головой потрясти — может, выскочит. А голос не унимается, продолжает:

«А знаешь, откуда взялось выражение «правда подно­готная»? Тоже оттуда. Татю иголки под ногти вгоняли, и то, что он наговорит после этих иголок, так называли».

И это, боюсь, завтра выясню. А не завтра, так через день-два. Все одно — труба.

Не помогли, получается, ни славянский бог Авось, ни девчонки-хохотушки — Тихе и Фортуна. Не услышали они меня. А может, они нынче вообще на Русь не захажи­вают — уж больно худые времена настали. Настолько ху­дые, что они нашу державу стороной обходят, чтоб самим в Разбойную избу не угодить. Теперь один черт знает, куда мой ангел-хранитель запропал. Разумеется, если мне его вообще выдали при рождении. В небесной канцелярии тоже, знаете ли, путаницы хватает.

Получается, как ни крути, а надо выбираться самому, ни на кого не надеясь. А как? Запускать в ход тайное сред­ство? Не рано ли? Да и в резерве тогда ничего не останется. Хотя нет, не рано. Завтра промолчу — послезавтра станет поздно. Только надо сработать с умом, чтоб наверняка, потому как осечка — это смерть, верная и лютая, а что-то другое я придумать уже не успею.

Пока же молчу по-прежнему. Жду, что меня велят отве­сти в поруб, или в острог. Не знаю, куда именно, да и не­важно мне название. Лишь бы оставили один на один с мыслями. Время мне нужно, больше ничего. Версию, пус­кай и заготовленную, еще и подать надо, чтоб звучало кра­сиво, увесисто и убедительно, иначе грош ей цена. Малей­шая фальшь, и все — учуют, и тогда пиши пропало. Тогда уж точно — дыба. И боюсь, что после первого свидания с ней я, как непривычный любовник, сразу сомлею и ду­мать уже ни о чем не смогу. Да и не поверят мне, если я стану менять показания, отмахнутся. Солгавший единож­ды, солжет и дважды, с него станется. И тогда...

Вот и получалось, что в наличии у меня всего одна по­пытка. Единственная. Переэкзаменовки судьба не даст.

А когда уже повели, мысль в голову пришла: «Вот инте­ресно, если бы каждого студента после несданного зачета подвешивали на дыбу, студенты бы перевелись или уро­вень образования повысился?»

Я даже заулыбался, хотя и ненадолго — пока не угодил лицом в темноту. А темнота оказалась шевелящейся...


Глава 8
РЕЗЕРВ ГЛАВНОГО КОМАНДОВАНИЯ


Поначалу меня от неожиданности даже испуг взял, но потом я услышал знакомый голос и успокоился. Оказа­лось, мой Андрюха. Как это я про него забыл — аж стыдно стало. Хотя оправдание имелось — меня схватили сразу и без лишних слов тут же связали и кинули в телегу, а он еще оставался на свободе, вот я и понадеялся, что парня не тронут. Получается, напрасно. А ведь говорила мне голо­ва, чтоб я гнал Апостола прочь от себя, так ведь нет — жа-алко, видишь ли, стало. Ну-ну. Ох, чую, не далее как завтра моя жалость ему боком выйдет. А он, чудак, все за меня сокрушался. Дескать, ни за что повязали, вместе с ним за компанию. Он, мол, об этом не говорил — криком кричал, ан все едино — не услышали.

40