— Вообще-то допустить можно все, что угодно,— рассудительно произнес он.— В том числе и твое путешествие в прошлое, которое я до конца отвергать не берусь. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Так что успокойся и не кипятись попусту. Поверь, я никогда не скажу: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Ты доволен?
— Отчасти,— ответил я.
— Брр.— Валерка недовольно передернулся и тут же вновь страдальчески прижал руку к голове.— Тогда я, честно говоря, не пойму, чего ты хочешь? Просто облегчить душу, рассказав о том, что увидел? Так ты ее облегчил. Ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты действительно побывал в Средневековье? Считай, поверил. А что тебе еще надо?
— Вернуться, — тихо, но в то же время твердо произнес я.
— Что?! — вытаращил на меня глаза Валерка.
— Вернуться,— еще тверже повторил я.— Надо мне туда. Очень надо. Понимаешь, она мне перстень подарила. Ну вроде как расплатилась за свое спасение, а это нехорошо. Я же не за это ее спасал. Отдать бы...
— Понятно,— уныло вздохнул Валерка, скорбно подытожив: — Все-таки тебя там контузило, и твои шарики заехали за ролики,— И ласково, как врач в психбольнице при беседе с новым пациентом, продолжил: — Родной, ты сам-то понимаешь, о чем говоришь? Ты хочешь отдать перстень девушке из своей галлюцинации. Каким образом? В конце концов, почему ты так уверен, что, когда ты вновь сунешься туда, эта призрачная награда снова окажется в твоей руке?
Доводы у него, что и говорить, были неопровержимые, а я, очень даже возможно, и впрямь несколько походил на сумасшедшего — все так. Вот только он не знал того, что знаю я. Не знал и даже не догадывался, но рассказывать все было еще рано. Вначале желательно пускай не убедить, но хотя бы заставить его поколебаться в своей уверенности, и хотя бы ненадолго, но вынудить его сделать допуск о том, что моя версия может и впрямь оказаться правдой. Пока до этого было далеко.
— В перстне я как раз уверен. А вот в том, что если задержусь на пару дней, то успею ее застать, сомневаюсь. Ты пойми, у меня душа криком кричит,—- со вздохом добавил я.
— Лучше бы ты прислушался не к ней, а к разумным доводам,— пробурчал мой друг.
— Так на то он и крик души, чтоб заглушать голос разума,— грустно заметил я.
— М-да-а,— задумчиво протянул Валерка.— Процесс и впрямь запущен. Но ничего. У меня в нашем госпитале есть один знакомый врач, так он и не таких на ноги ставил. Знаешь, какие порой из Чечни приезжают? О-го-го. Так он их в два счета.
Если бы он не сказал про врача, то я, по всей видимости, продолжил бы эту игру, пытаясь потихоньку подтащить друга поближе к своей версии. Пусть ненамного, но тут уж как получится. Однако слова его настолько меня разозлили, что я попросту не выдержал:
— Ты что, и впрямь считаешь, будто я съехал с катушек?
— Ну почему съехал,— сразу пошел он на попятную.— Ты же все остальное воспринимаешь как нормальный человек, так? Ну а в одном месте у тебя образовался малюсенький пунктик с красавицами из древних времен, гнусными разбойниками, тобой, как рыцарем без страха и упрека, и, наконец, этим сказочным перстнем, которым я, конечно, с удовольствием полюбовался бы, но в чужой глюк залезть невозможно.
— В глюк — да,— кивнул я.— Только у меня все было на самом деле. А перстень? Он и правда красивый, но, сколько его ни описывай, не зря же говорят — лучше один раз увидеть, верно? Так что на, посмотри сам.— И сунул ему под нос кулак.
Валерка резко отпрянул, очевидно решив, что мое помешательство перешло в буйную стадию. Но кулак медленно разжимался, и он понял, что ошибся. К тому же там явно лежало что-то золотое с чем-то красным. Я поднес ладонь поближе к глазам друга, чтобы тому удобнее было рассматривать, и терпеливо ждал.
Валерка смотрел долго. Очень долго. Он то отводил мою руку подальше, то вновь приближал ее, потом очень бережно сдвинул ладонь влево, спустя полминуты вправо, после чего шепотом спросил:
— Потрогать можно?
— Трогай,— великодушно разрешил я.— Теперь все можно. Уже не исчезнет.— И устало улыбнулся.— Знаешь, с тех пор как я почувствовал его в своей руке, я больше всего боялся, что он в какой-то момент возьмет и выберется из нее. Сам вылезет или просто растает. Потому и не разжимал кулак. Вот только сейчас первый раз и рискнул.
— Ты хочешь сказать, что это...
— Точно. Она подарила,— ответил я, пояснив: — Лал это. Камень любви.— И вздохнул.— Может, поможешь отдать, а?
Иду я вдоль дороги по обочине, потому что по тем двум узким колеям с плюхающейся внизу грязью идти может только идиот, и припоминаю извечное. Да-да, про дураков и наш отечественный автодор, который пока еще не изобрели и который, как выясняется, все-таки что-то делал. Это только теперь мне понятно, чем плохая дорога лучше, нежели ее полное отсутствие.
«Первым делом определись с датой и местом, а отсюда уже пляши»,— припомнилось мне одно из последних наставлений Валерки.
Легко сказать — определись. Лес на Руси — он повсюду лес. По нему вычислять, где ты спикировал, все равно что положить раскрытую пятерню на карту мира и орать: «Туточки мы!»
О дате и говорить нечего. День и год не узнаешь, пока не встретишь прохожего, а месяц, судя по погоде, мне выпал не очень удачный — явно осенний, с низкой серой пеленой насквозь мокрых облаков, капало из которых заунывно и тоскливо, словно из невыжатого белья, развешенного на просушку.